Проверяю крепость ваших нервов)))

09.02.2010 в 15:33

Мужчина прощает и забывает. Женщина прощает - и только.

— 1 —

Окрестности Сантреме, «Медвежий Ручей»

Летняя резиденция королевской семьи располагалась на залитом солнцем высоком берегу Грежского залива, в окружении кипарисов и олеандров. Ослепительно-белый мрамор стен, сдвоенные окна, арки, тенистые колоннады, резные скамьи, орнаменты с грифонами и дельфинами, легкость и изящество форм… Это было любимое детище архитектора Славенсона — и последнее, что он построил перед кончиной.
Малый дворец сохранился таким, каким его задумал автор, а Большой – с бережным уважением к работе старого мастера – перестраивали при отце нынешнего короля.

Парадные помещения обоих дворцов были, возможно, излишне помпезны, а вот личные покои отличались уютной простотой и элегантностью. Внутренние дворики были выложены цветной плиткой, в широких чашах фонтанчиков сновали пестрые рыбки, а в воздухе витал аромат цветов…

— Скучно, братец, зверски скучно… — пожаловался принц Стефан, помахивая гроздью винограда. — Хоть бы заговор какой случился…

Его величество король Александр IV Беренкаш, расстегнув жилет и закатав рукава сорочки, развалился в шезлонге в совершенно негосударственной позе. Одна его рука покоилась на подлокотнике, во второй его величество держал стакан с виноградным соком. Впрочем, это для подданных он был королем, Верховным главнокомандующим, Защитником и прочая, и прочая. Здесь же, в «Медвежьем Ручье», в залитом солнцем дворике Малого дворца, сидя между двух столиков – с фруктами и прохладительными напитками, – рядом с шезлонгом его королевского высочества Стефана, принца Ипсвикского, он был просто Александром. Или даже Алексом.

— Скучно… — повторил Стефан и посмотрел на старшего брата в ожидании хоть какой-то реакции.

Александр щурился на солнце и время от времени отпивал из стакана. Казалось, в отличие от принца, он наслаждался скукой.

— Как ты смотришь на перспективу заговора с последующим его разоблачением? — сделал вторую попытку Стефан. Отложив виноград, он нацелился на яблоко, озорно блестевшее румяным боком. — Я мог бы, — принц с хрустом надкусил яблоко, в разные стороны брызнул сок, — возглавить его. Выявим потенциальных смутьянов, устраним. И для короны польза, и все не так убийственно тоскливо.
— Страсти какие, скажите пожалуйста, — протянул Александр, не поворачивая головы. — Ты эту идею подари Бруммелю, пусть он пьеску напишет для своей труппы. И назовет как-нибудь… в духе Шкаперца с его «Кровной местью куртизанки» или «Оборотнем в короне».
— А чем тебе не нравится Шкаперц? Хотя да, он и мне не нравится. А вот, скажем, Зурбан? Зурбана ведь ты хвалил.
— Единственный стоящий драматург на весь Ольтен, — зевнул Александр. — Жаль, что умер сто лет назад.
— Зато какой мог бы получиться красивый заговор!.. Конечно, с покушениями, похищениями, с прекрасными дамами!..
— Фантазер, — хмыкнул Александр. — Через недельку-другую вернемся в столицу, если морской воздух так на тебя действует, там я тебе найду пристойное занятие.… Или пошлю куда-нибудь с неофициальным визитом – по заграницам покатаешься, развеешься…
— А чем тебе не нравится моя идея? — обиделся Стефан. — По-моему, отличная. Главное – перспективная.
— Уймись, — отмахнулся король. — Ну какой заговор в наш просвещенный век? Теперь другие политические методы…

Вдалеке, в глубине колоннады, мелькнуло белое пятно. Королевский секретарь по имени Богдусь, большой умница, помаячил среди колонн и скрылся. Александр поставил стакан на столик, потянулся, хрустнув пальцами, и поднялся.

— Пойду, что ли, поработаю, — сказал он. — А то Богдусь мне житья потом не даст, что я время зря трачу…
— Да брось ты, — поморщился Стефан, выкидывая огрызок яблока в кусты. — Смотри, какой день хороший. Жаль такой тратить на государственные дела, право слово.

Александр задумчиво склонил голову к плечу, потом неопределенно махнул рукой и снова опустился в шезлонг. По его знаку явился секретарь – весь в белом, с папкой в руках и карандашом наперевес.

— Бумагомарание из рабочего распорядка изъять, — улыбаясь, велел король. Богдусь, не выказав ни малейшего недовольства или радости, только сделал пометку карандашом. — Обед с Манигетти не отменять, но предупреди старичка, что про дела казначейства я с ним говорить не хочу: не принял пока решения по его вопросу.
— А если о делах не говорить, зачем его вообще приглашать? — спросил Стефан.
— Он забавен и остроумен. То что надо при твоей скуке. — Александр подмигнул брату и снова повернулся к секретарю. — А вот на вечер пригласи ко мне архитектора Яновса. Скажи, я надумал строить эту его льдодельню. Пусть чертежи приносит.
— Да, ваше величество, — коротко отозвался Богдусь. — Что-нибудь еще?
— Еще? Еще… что же еще… ах да! Записочку, что я утром писал, все же надо отправить адресату.
— Да, ваше величество.
— Тогда всё.

Секретарь коротко поклонился и исчез за магнолиями.

— Записочку? — сделал большие глаза Стефан. — Так-так-так, братец. Уж не барышне ли какой? Или решил вернуть себе Минни Дальвани?
— Ох уж эта Минни… — неопределенно протянул Александр, и по лицу его стало ясно, что разговаривать о бывшей фаворитке он не склонен.

Дав госпоже Дальвани отставку, государь вот уже три месяца находился в печали. Отчасти чтобы развеяться, отчасти чтобы подыскать новую фаворитку, Александр затеял в начале лета поездку в Оксер, якобы для проверки боеспособности флота. В Оксерском заливе были устроены масштабные учения с высадкой десанта, сложными маневрами и артиллерийской пальбой по судам «воображаемого противника». Его величество так увлекся, что, не вмешайся в дело вице-адмирал, королевский флот не досчитался бы значительной части боевых кораблей.

Так и не найдя среди местных барышень никого, кто мог бы занять в его сердце место блистательной Минни, король отбыл в Ранкону. Учинив в столице доскональную проверку состояния дорог, повергшую в великую печаль мэра, Александр отправился оттуда в Тер, где строилась новая фабрика. Его величество и сам не мог объяснить, что с ним происходит. Какое-то странное томление, какое-то смутное предчувствие закралось в сердце. Было ли тому виной изменение солнечной активности или сказывались сезонные колебания магического поля, но год не заладился. В феврале по стране прокатилась эпидемия гриппа, в апреле разразился скандал в Кабинете министров, Лапскера вышла из берегов, едва не затопив деревни, а в начале лета генерал Николаки доложил о подозрительном шевелении вокруг престола.

Утомив перепадами настроения себя, окружающих, а больше всего Богдуся, Александр внял наконец уговорам брата и на радость всего двора отправился в «Медвежий Ручей». Там он угомонился и прекратил все попытки усовершенствований и нововведений, ограничившись двумя-тремя проектами.

URL

09.02.2010 в 15:34

Елена

Мужчина прощает и забывает. Женщина прощает - и только.

— Кстати о политических методах, — сказал Александр, взвешивая на руке сливу величиной с кулак. — …Какой чудовищный фрукт, надо решительно запретить использовать магию в сельском хозяйстве… еще неизвестно, как оно потом аукнется в желудке… — Он вздохнул и разломил означенный фрукт пополам. — Да, так вот о политике. Заговоры в наше время совершенно не будут иметь успеха. Главным образом потому, — король замолчал, жуя сливу, — что в стране стало спокойно жить. Никто не бастует, ничьи права не ущемлены, войны нет – тьфу-тьфу-тьфу. С Вендоррой только решим проблему острова Майн – и всё.
— Вот в такие спокойные, казалось бы, времена, — вздохнул Стефан, — и зреют мысли о заговорах и дворцовых переворотах. Например, я…
— Да, что ты, например? — усмехнулся Александр.
— Мне светит брак с шлезской принцессой, этой носатой дылдой, и будем мы плодить носатых шлезских подданных… пока папа ее не упокоится с миром. Но до того светлого дня пройдут годы и годы, а править мне, к примеру, хочется уже сейчас.
— Ну, сам посуди – какой из тебя заговорщик? — рассмеялся Александр. — Взял и раскрыл мне свои грандиозные планы…
— Я сказал «к примеру», — обиженно отозвался Стефан.

Александр отложил косточку на специальную тарелку, промокнул салфеткой губы, налил в стакан сока.

— Ну, хорошо, положим, ты меня убедил, и заговор неминуем, — сказал он. — Ну, и каким способом меня будут устранять? Яд при нашей развитой медицине – несовременно. Нанимать убийц – пОшло.
— А как насчет магии? — предложил Стефан.
— О да, — иронично отозвался Александр. — Магия, конечно. Как я упустил из виду? Например, злодей-маг покрасит мне волосы в такой цвет, что останется лишь покончить с собой, дабы избежать позора… Стефан, прекрати. Ты не хуже меня знаешь, что такое магия в современном Ольтене. Три четверти наших волшебников годятся лишь на то, чтобы веселить фейерверками чернь по праздникам или драть втридорога за какие-нибудь безделицы вроде перманентного источника приятного запаха. Магограммы – вот единственная действительно полезная вещь, которую они создали за последние десять лет.
— Есть еще одна четверть, — напомнил брат. — Те, кому по силам гораздо большее.
— По секрету, — подмигнул король, — хоть наши маги и абсолютно лояльны к власти, тем не менее, отдел магической защиты в Службе внутренней безопасности никто не упразднял. Поверь, для того, чтобы покуситься на жизнь моего величества, нужно быть специалистом экстра-класса. А таких на весь Ольтен наберется с десяток, и на каждого в Службе имеется досье в десяти томах, не хуже полного собрания сочинений твоего любимого Зурбана.
— А как насчет специалиста из-за границы? — лукаво усмехнулся принц Ипсвикский.
— Сильному магу не пересечь границу тайно, его засекут сразу же – и контрразведка, и наши волшебники, которым совсем не нужны сложности, которые начнутся после моей предполагаемой смерти. И… — он сделал паузу, — …ты ведь учил магические законы. Вспомни: «я беру – я отдаю». Подумай, сколько придется отдать, чтобы навести на меня смертельную порчу или что там они захотят? Возможно ли будет компенсировать такую плату золотом, которое им посулят за мое убийство?.. Так что, братец, если ты все еще не оставил мысли о покушении на мое величество, придумай какой-нибудь другой способ.
— Какой? — грустно спросил Стефан. — Эх, Алекс, ну что ж ты такой рассудительный? Взял и убил во мне весь порыв вдохновения.
— Не верю, что твоя фантазия может иссякнуть, — рассмеялся король. — Например, я, несчастный, могу случайно поскользнуться на растоптанной кисти винограда, вон на той лестнице, удариться виском о мраморную ступень – и да здравствует его величество Стефан Пятый. Ни тебе заговорщиков, ни магии. Ну как тебе идея?

Стефан обдумал предложенный вариант, поморщился и покачал головой.

— Мелко. Король, поскользнувшийся на раздавленном фрукте, — да над нами весь континент потешаться будет.
— Ну, извини, — шутливо развел руками Александр. — Ты мне должен партию в шахматы, забыл?
— Забудешь тут, — хмыкнул его высочество. – Иди, я сейчас.

Александр встал, потянулся и, подхватив из вазы огромный персик, направился к себе в кабинет, предвкушая очередной захватывающий поединок по всем правилам шахматной тактики и стратегии. Проводив брата задумчивым взглядом, Стефан потянулся за еще одной виноградной кистью.

— Хороший у меня брат, — сказал он, сминая пальцами сочные ягоды. — Умный, талантливый. Опять же, в детстве всегда защищал. Одно плохо – король.

URL

09.02.2010 в 15:35

Елена

Мужчина прощает и забывает. Женщина прощает - и только.

— 2 —

Арле

— Валер, Валер! — Матушка то всплескивала руками, то заламывала их, то бессильно роняла.

Толстушка Грета отставила в сторону тарелочку с остро пахнущим снадобьем, в котором плавал хвост полотенца (второй конец служанка закинула себе на плечо), и подала госпоже флакончик с нюхательной солью. Та отмахнулась, неловко задела тарелочку, жидкость пролилась на Гретин фартук, пряный запах стал гуще и невыносимее. Эдвина поморщилась. Она всего лишь зашла в гостиную за книгой, которую оставила перед завтраком, а попала в самый разгар театральных страстей и была тут же усажена на кушетку у окна. Другие зрители уже стояли вдоль стен – горничные в накрахмаленных передниках и высоких чепцах и слуги в ливреях.

Папенька возлежал на диване, с комфортом устроившись на подушках и картинно страдая. Страдать папенька умел. В юности он играл в домашних постановках, имел успех у зрителей (главным образом, соседей и многочисленных приятелей по университету и клубу) и, как любил он говаривать, если бы не унаследованный титул – мир рукоплескал бы Валеру Дюпри.

Эдвина отложила в сторону книгу, запомнив страничку, на которой остановилась, и похлопала Грету по пухлой руке, утешая и одновременно отстраняя от дивана. Присела на краешек, приняла у служанки полотенце и положила его на папенькин высокий лоб.

— Ну, так что случилось? – спросила она самым заботливым тоном, на какой была сейчас способна.

Папенька слабо улыбнулся и застонал. Матушка переместилась к приоткрытому окну, изображая полное изнеможение.

— Приезжает твоя тетя Августа, — сообщил наконец граф, потрепав Эдвину по щечке, чего она не выносила, но сейчас пришлось мужественно стерпеть. Ну, разумеется. Она могла бы и сама догадаться.

Утром принесли свежую почту, после чего папенька заперся в кабинете и не выходил до самого обеда, разбирая счета. Но это занятие, как правило, не повергало его в показательные страдания. Значит, помимо прочего, пришла магограмма от тетушки Августы.

К сценам, подобным той, что разыгралась после этого, можно было уже и привыкнуть.

— Я очень рада, — сказала Эдвина.

Она на самом деле была рада. Гораздо больше, чем показала родителям. И даже больше, чем сама того ожидала. Тетушка навещала их не так часто, зато гостила подолгу, привозила целую кучу подарков, и больше всего свертков и коробок выпадало на долю Эдвины, тетушкиной любимицы. «Кого же мне еще баловать?» — вздыхала тетушка, целуя, бывало, малютку Винни в макушку и доставая еще один большой леденец, или нового плюшевого мишку, или платье с модными оборочками. Эдвина любила шум и гам, поднимавшийся в доме в ожидании тети Августы, когда слуги сбивались с ног, готовясь к прибытию гостьи. Любила калейдоскоп дней, когда тетя то устраивала маскарад, то затевала пикник, то предавалась воспоминаниям. Любила и тишину, в которую погружалось все поместье после ее отъезда. Матушка в эти дни лежала с мигренью и пила капли, папенька запирался в кабинете с графином хереса, а Эдвина была предоставлена самой себе.

— Когда же тетя приезжает? — спросила она, снимая с папенькиного лба полотенце и обмакивая его кончик в снадобье, которое Грета заботливо подлила в тарелочку из пузатой бутыли.

Бутыль привез в свой прошлый визит доктор Уикс. Сказал, что это лекарство обладает исключительными свойствами, что он собственноручно смешал все ингредиенты, что сведущий в магии ассистент скрепил компоненты специальным заклинанием и что использовать его можно как наружно, так и внутренне, только малыми дозами. Принимать снадобье внутрь папенька не рискнул, а вот при наружном применении оно и в самом деле оказалось целительным. Правда, пахло оно исключительно едко. «Это всё от магии», — глубокомысленно пояснил доктор. Видимо, именно в запахе и содержалась львиная доля полезных свойств, потому что облегчение наступало очень быстро, после чего папенька стремился как можно скорее умыться и избавиться от невыносимо целебных ароматов.

Валер Дюпри, граф Арлезский, указал глазами на стоявший подле дивана столик. Столик этот был сделан на заказ в Ранконе, и на его лаковой столешнице располагался металлический шарик для приема магограмм. Ни папенька, ни тем более матушка магические, как они их называли, «штучки» не жаловали, а вот тетя Августа обожала. По мнению матушки, тетя просто бросала деньги на ветер, посылая магограммы, папенька же при этом ворчал, что некоторые привыкли к расточительству и, переживи он сам трех мужей, он бы тоже… Что — «тоже», он не договаривал. Оба лукавили: магограммы мог себе позволить практически любой ольтенец.

Эдвина наклонилась над столиком и привела в действие нехитрый механизм, запрятанный внутрь магической игрушки. Вокруг шарика возникло небольшое завихрение, столик закачался, но устоял. Завихрение исчезло, шарик распался на четыре части – как апельсин распадается на дольки, и над ним всплыло облачко, постепенно принявшее очертания женской головы в модной шляпке.

— Семичасовой поезд, — с присвистом произнесла туманная голова. — И за моим багажом пришли кого-нибудь толкового, Валер, дорогой. Чтобы не вышло конфуза, как в прошлый раз.

Облачко растаяло, а шар так и остался четырьмя дольками лежать на столике. Эдвина улыбнулась.

URL

09.02.2010 в 15:36

Елена

Мужчина прощает и забывает. Женщина прощает - и только.

— 3 —

Окрестности Сантреме, «Медвежий Ручей»

Зиновий Николаки, глава Службы внутренней безопасности, достал из-за обшлага большой платок и промокнул лоб и виски. Человеком он был основательным, не делал послаблений ни подчиненным, ни тем более себе. На доклад к его величеству Николаки всегда являлся в мундире, хотя регламент и позволял в особых случаях заменять неудобное казенное платье на штатское.

Наверное, Николаки не считает жару достаточным поводом для смены платья, размышлял король, пока генерал деловито раскладывал перед собой на столе папки и шуршал какими-то бумагами.

— Ну, не томите, генерал, — сказал Александр, рассматривая листья магнолий, подрагивающие под внезапно начавшимся дождем. Отчаянно хотелось выйти во двор и подставить лицо под струи. А тут Безопасность в лице Зиновия!
— Ничего утешительного я вам сказать не могу, ваше величество, — прогудел грузный контрразведчик.
— То есть, всё, как я и подозревал? – скривился король. – Или не всё, но многое? Или что?
— Или что, — кивнул генерал.

Александр загрустил. Это был не тот случай, когда собственная проницательность приносит радость.

— Ни одно из ваших предположений не подтвердилось, — закончил мысль Николаки.
— Так почему же вы называете эти известия неутешительными? – изумился Александр. — По-моему, все как раз хорошо!
— Это не хорошо. Это подозрительно, — отрезал генерал. — Людей такой кристальной честности не бывает. Это противоречит природе человеческой.

Воспрянувший было духом Александр снова загрустил. Дождь припустил сильнее, магнолии в восторге забились под потоками воды.

— Вот, ваше величество, не желаете ли ознакомиться с докладами моих людей?

Николаки накрыл широкой ладонью исписанные убористым почерком листы. Король сморщился и покачал головой.

— Я вам верю. Хотелось бы услышать общее заключение.
— Записка вашего величества, — сказал генерал, — только укрепила меня во мнении, что со дня на день следует ждать какого-нибудь происшествия.
— Несчастного случая?
— Я не стал бы определять его столь узко. Происшествие может носить любой характер.

Король встал из-за стола и, обойдя его, присел на краешек.

— Записку, — сказал он неожиданно виноватым тоном, — я со зла настрочил. В дурном настроении.
— Возможно, — ответствовал Николаки, — но Служба безопасности работает автономно. Мы, ваше величество, постоянно ждем заговоров, террористических актов и прочих беспорядков.
— Знаю, генерал, — сказал Александр. Рапорты Николаки подавал регулярно, со всей скрупулезностью указывая количество завершенных расследований и осужденных преступников. — Вы всегда работали безукоризненно. Вас очень ценила моя матушка.
— Стараемся, — скромно ответил Николаки.

Король вернулся за стол и подтянул к себе генеральскую папку.

— Ознакомлюсь, — сказал он, убирая документы в потайной ящик стола. Николаки кивнул. — Ступайте, генерал. Благодарю вас.

Коротко поклонившись, Зиновий Николаки оставил короля.

Выходя из кабинета, он едва не столкнулся в дверях со Стефаном, за которым следовал Богдусь, таща в одной руке деревянный мольберт, а в другой – обернутый в белую ткань прямоугольный кусок не то фанеры, не то картона.

Проводив начальника Службы безопасности равнодушным взглядом, Стефан уселся на королевский стол – Александр едва успел убрать из-под брата служебные записки и чертежи. Богдусь тем временем распаковывал и устраивал на мольберте принесенный сверток, на поверку оказавшийся картиной. Сюжет полотна оставался пока для короля загадкой, поскольку его загораживала спина секретаря.

— Полюбуйся, Алекс, — весело сказал Стефан. — Только что доставили.
— Что это? Надеюсь, не очередное приобретение в твою коллекцию? Бюджет и так трещит по всем швам!
— Ах, какие пустяки! — отмахнулся принц. — Два-три миллиона за бессмертного Круля – это очень неплохое капиталовложение.
— За которого? — проявил эрудицию Александр. — За Ханса Харольда или Нильса?
— За любого.
— Не люблю современную живопись, — поморщился король. — Мазня какая-то.
— Ты слишком консервативен.
— Классика всегда в моде. Ну, давай, покажи, что там у тебя.

Богдусь отошел в сторону, и взору короля предстал портрет молодой девушки.

— Познакомься, братец, — Стефан подошел к картине и театрально взмахнул руками. — Графиня Федерборгская, Анна-Мария-Луиза.

Последовало непродолжительное молчание.

— Недурно, — сказал король. — Признаться, я думал, что все гораздо хуже. Я помню ее нескладной прыщеватой девчонкой, а тут совсем барышня, причем прехорошенькая. Хотя среди невест королевской крови самая красивая все же старшая дочка Йозефа-Кристиана.
— Ну, Алекс, принцесса Маргарита за тебя не пойдет. Кто в здравом уме поменяет бескрайние вендоррские просторы на нашу захолустную тесноту? Впрочем, ты мог бы попытаться проявить настойчивость: глядишь, и уговорил бы барышню…

Александр невесело усмехнулся, еще раз посмотрел на портрет и махнул рукой Богдусю, чтобы тот унес его. Жениться королю страшно не хотелось, но брак был делом решенным, все договоренности уже достигнуты, размеры приданого оговорены, до объявления помолвки оставались считаные месяцы. Сердечные склонности будущих супругов мало кого волновали.

URL

09.02.2010 в 15:39

Елена

Мужчина прощает и забывает. Женщина прощает - и только.

— 4 —

Арле

Тетя Августа была дамой внушительной во всех отношениях. Внушительной внешности, внушительных габаритов. С носом, похожим на спелую желтую сливу. В модной шляпке с длинным пером зеленого цвета, загибавшимся книзу и щекотавшим подбородок. Августа де Ла Мотт не была красавицей, но считала себя «чертовски миленькой», и окружающие старались не оспаривать этого мнения.

В гостиную тетя Августа вплыла, точно фрегат под всеми парусами, правой рукой придерживая меховой палантин, небрежно накинутый на одно плечо. В левой руке трижды вдова держала зонт. Внушительный, как и она сама.

— Эдвина, девочка! — низким грудным голосом произнесла тетя и распростерла объятия. Вне всякого сомнения, племянницу она любила искренне и горячо. — Ты снова подросла! А какой румянец! Эти кудряшки больше не в моде. Я привезла тебе вендоррские журналы мод, потом посмотрим вместе. Валер, — почти без паузы продолжала Августа, поворачиваясь всем корпусом к кузену, — я совершенно, совершенно расстроена!
— Что такое, Эффи? — кротко спросил граф, как бы невзначай сжимая руку супруги.
— Ты сам знаешь, в чем дело, Валер, дорогой… Но все разговоры потом.

Тетя Августа поцеловала Эдвину в щеку, перехватила поудобнее зонт и, помахивая им как маршальским жезлом, направилась в свою комнату. За ней семенила ее горничная, сухая как жердь, с высокомерной физиономией.
Понять, чем так расстроена тетя Августа, не составляло труда. Разумеется, до нее дошли слухи о несостоявшейся помолвке, которая могла бы стать третьей в жизни Эдвины, не помешай этому трагическая случайность.

Это папенька так назвал произошедшее. Эдвина же считала, что случай был более чем нелепым и проистекал из крайней бестолковости и нерешительности Джонни Ли. Но, конечно, вслух она ничего не говорила, только с досадой морщилась, когда папенька заводил об этом речь.

Несмотря на возраст, приближавшийся к критической для девиц ее положения отметке – двадцать один год, – замуж Эдвина Дюпри не стремилась. К печали матушки и подруг по этому поводу она относилась с пониманием, но и только. Брак, считала молодая графиня, это не та вещь, к которой надо относиться с придыханием. Однажды она имела неосторожность поделиться своими мыслями с матушкой. И пожалела, разумеется, потому что матушка подобных взглядов не разделяла. Взгляды папеньки почти во всем совпадали с матушкиными, а экспрессии в нем всегда было чересчур много, так что на эту тему с ним и вовсе не стоило разговаривать.

***

Беседа с тетей состоялась на следующий день. Послеобеденный отдых давно закончился, слуги начали сервировать стол к ужину. Эдвина замешкалась в своей комнате, дочитывая последние страницы романа, и вошла в гостиную, когда все семейство уже расположилось там.

— Присядь, девочка, — велела тетя Августа и указала свободной рукой на место подле себя. В другой руке она держала чашку с чаем. Эдвина присела на диван, понимая, что позвали ее не для вручения подарков, каковые были уже распакованы и частично рассмотрены. – Что ты скажешь по этому поводу?
— По какому именно, тетя? — спросила Эдвина. Тетя Августа сделала большой – от души – глоток чая, поставила чашку на столик возле дивана и поправила нить жемчуга на мощном бюсте.
— Разумеется, я говорю о твоем будущем, дорогая.
— О.
— Флора ознакомила меня с твоими идеями относительно замужества. Не сомневаюсь, — повысила голос Августа, пресекая попытки Эдвины вставить словечко, — не сомневаюсь, что я познакомилась с ними в общих чертах. Уверена, у нас еще будет время, чтобы все обсудить в деталях. Но, Эдвина, дорогая, надо что-то делать!

Эдвина смутилась. Она не сомневалась, что матушка снабдила свой рассказ такими живыми подробностями – в своем стиле, – что упомянутые идеи заиграли новыми, доселе невиданными красками. Одна надежда на тетушку, в которой больше здравомыслия, чем у всех прочих родственников вместе взятых.

— Надо что-то делать, — повторила тетя энергично.

На какое-то время воцарилось молчание. Граф задумчиво раскачивал пенсне на золотой цепочке, делая вид, что поглощен игрой бликов на стеклышках, графиня цедила чай, с каждым глотком становясь все мрачнее, Эдвина рассматривала натертый до блеска паркет. Тетя допила чай и удовлетворенно отставила пустую чашку, которая жалобно звякнула о блюдце.

— Итак, я хочу услышать твою версию истории об этом несчастном Джонни Ли Монтгомери.
— Никакой особой истории не было, тетушка. Правда-правда. Просто он уже был помолвлен, о чем по рассеянности забыл известить родителей. Разумеется, я не стала настаивать на том, чтобы он разорвал первую помолвку и объявил о второй. — Эдвина взглянула тете в глаза. Та молча смотрела на Эдвину. — У него ветер в голове. Мягко говоря, — добавила Эдвина. — И руки все время потные.
— Это уже ближе к сути дела, — серьезно сказала тетя Августа.

Из столовой послышался звон опрокинутого подноса и приглушенные восклицания. Графиня повернула голову на звук, на ее лице отразились нехорошие предчувствия.

— Флора, душенька, я думаю, пора проверить, все ли готово к ужину, — сладким голосом — насколько это было возможно при ее звучном контральто — произнесла тетя Августа.

URL

09.02.2010 в 15:39

Елена

Мужчина прощает и забывает. Женщина прощает - и только.

Когда дверь за графиней закрылась, госпожа де Ла Мотт приободрилась, и Эдвина поняла, что сейчас услышит нечто весьма интересное. Тетя Августа прикоснулась к безупречно уложенным волосам.

— Эдвина, дорогая, нас всех беспокоит твое будущее. Джонни Ли Монтгомери, у которого уже была невеста. Альбер де Сен-Каре, который покалечился сразу после того, как твой папа имел важный разговор с его дедом. Арман Монтруа, сбежавший с этой своей актриской сразу после объявления о вашей помолвке.

Тетя безжалостно перечислила всех несостоявшихся женихов Эдвины. Та взглянула на папеньку. Граф был бледен. Пожалуй, его, как и дочь, посетило некое предчувствие.

Тетя Августа обвела родственников взглядом и набрала в легкие побольше воздуха, словно собираясь нырнуть в воду, а это был верный признак того, что она намерена сказать нечто очень важное.

— Я полагаю… — без обиняков начала она, — я полагаю, дорогая Эдвина, что на тебе лежит семейное проклятье.
— Но Эффи! — воскликнул граф, его лицо мгновенно стало пунцовым. — Какое проклятье в… в… — Он замялся.
— …в нашей респектабельной семье? — закончила за него тетя Августа. — В нашей семье, кузен, всё возможно. Вспомни прадеда Кларенса. Он ведь был сумасшедшим, на склоне лет совершенно впал в детство. — Августа повернулась к Эдвине, которая сидела, боясь пошевельнуться. Официальную версию семейной истории она слышала, и не раз, теперь же ей представилась возможность узнать кое-какие дополнительные подробности. — Можешь себе представить, дорогая, он воображал себя восьмилетним мальчиком и требовал подарить ему деревянную лошадку-качалку… — Тетя Августа снова обратилась к Валеру. — А помнишь нашу двоюродную прабабку Эдну? Ее обвиняли в наведении порчи. Хотя я считаю, что дело было в другом. Просто она смертельно надоела супругу, и тот спал и видел, как бы от нее избавиться. Ему нужен был повод для развода, — пояснила Августа Эдвине. — Ну а Томас и Льюис? Авантюристы! Столько лет морочили людям голову! Представляешь, никто не знал, что они близнецы: они никогда не показывались вместе. Я уж не говорю о фамильном привидении в Швице. И даже не вспоминаю о Клаусе Свирепом. И кроме того… кроме того, Валер…
— Довольно, — слабым голосом перебил ее граф. Он сидел в кресле, обхватив голову руками.
— Так ты все еще думаешь, что семейному проклятью неоткуда взяться? — В голосе Августы де Ла Мотт не было насмешки: она таилась в ее глазах, но граф этого не видел, потому что смотрел в пол.

Эдвина поджала губы. Делать вид она не очень любила, а настоящих эмоций она и не испытывала. То есть, были, конечно, и легкое замешательство, и некоторое удивление в первый момент. Но не более того. Разумеется, семейное проклятье – не самое приятное открытие, но всё же это гораздо, гораздо лучше, нежели навязываемое обществом и родителями замужество. В глубине души Эдвина всегда знала, что рано или поздно должны будут вскрыться некие обстоятельства. Такие, знаете ли, обстоятельства. В каждой семье они есть, только вот не всегда выплывают наружу. Впрочем, если ты принадлежишь к роду одновременно знатному и богатому… или хотя бы состоятельному, то вероятность их появления увеличивается многократно. Это знает всякий.

Слава богу, тетя Августа и не ожидала от Эдвины чего-то в духе папенькиных артистических эскапад или матушкиных мигреней. Поэтому можно было не изображать сильного потрясения и уж тем более не падать в обморок.

— Ты думаешь на прабабку Эдну? — спросил граф. Если бы Эдвина меньше любила папеньку, она заподозрила бы, что он не столько огорчен самим фактом семейного проклятия, сколько разочарован тем, что не он стал его жертвой.
— Скорее на ее муженька. Впрочем, я подозреваю всех, — отозвалась тетя Августа, — и тебя в том числе. Наслать проклятье может каждый, даже тот, кто ничего не смыслит в магии.
— Что ты такое говоришь?! Впрочем, надо что-то делать! — сказал граф, не предпринимая, однако, никаких попыток сделать что-то немедленно. Напротив, он удобнее устроился в кресле, полагая – вполне резонно, поскольку знал свою кузину, – что она приехала не только сообщить сенсационные известия о проклятье, но и предложить конкретные шаги по его устранению. Он не ошибся.
— Для начала, — ответила тетя Августа, — я думаю, нам следует проконсультироваться со специалистом.
— А разве есть специалисты по таким проклятьям? — спросила Эдвина, решив тоже принять участие в семейном совете.
— Конечно, нет, дорогая. А впрочем, в столице, вероятно, есть. Я говорю о консультации с человеком, сведущим в магии.
— Ха! Они все шарлатаны! — презрительно бросил граф, но потом отчего-то смутился и закашлялся, пытаясь скрыть замешательство.
— А мы найдем не шарлатана, — заверила его тетя Августа. — Но уж, конечно, не в вашем захолустье.
— Сомневаюсь, что и в Оксере есть грамотные волшебники, — сказал граф скептически.
— А кто говорит, что мы будем искать его в Оксере? Я заберу Эдвину к себе в Ветланд. Ей давно пора убежать из дома.

«Убежать из дома» Эдвине предстояло со всем возможным комфортом в вагоне первого класса, с тетей и двумя горничными и с целым купе багажа, обцелованной и оплаканной матушкой и вооруженной обширным списком наставлений от папеньки. Девушка уже начала сомневаться, так ли уж это увлекательно — иметь на себе семейное проклятье.

Через неделю после приезда тети Августы состоялся прощальный ужин в ее честь, на котором трижды вдова торжественно пообещала, что к Михайлову дню свадьба будет непременно сыграна. А на следующее утро они уже сидели в коляске напротив провожавшего их графа, и гнедой Орлик, любимец Эдвины, мчал их прочь из Арле. Девушка провожала невидящим взглядом убегающие назад поля. Мысли ее витали в иных сферах.

URL